Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что всё же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов её. Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную славу и память, будет начертано Его имя в летописи Русской Земли.

И.А. Бунин об адмирале Александре Васильевиче Колчаке (1874 - 1920)

 Здравствуйте Марти'н Алексеевич!

...Ты не професор а ты нас срал а мы скажем что хуесор ёбаный срал и мы напишем. Ты хуесор а мы вас не позволим срать гады. Мы не срать а вынас гады молчите. А мы не просветить мы гады блядские срали на нас. Мы вас хотите просто гадить и жрать а мы тут просветить чтобы общественность. А вы нас просто нас гадить не срать нам. Вы нас не можете просветить а мы гадили на нас а мы работать не могол нас посрать а мы не бляди и торф не сраный гад.

Норма, 1979-1983г. 

Беру твою руку и долго смотрю на нее,

Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:

Вот в этой руке — все твое бытие,

Я всю тебя чувствую — душу и тело.

Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?

Но ангел мятежный, весь буря и пламя,

Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,

Уж мчится над нами!

1898г.

 Мы с братом в зимние каникулы гостили в деревне. Вернее не в деревне, а в маленьком тихом посёлке - домов там всего штук двадцать пять, или чуть больше, если считать всякие сараи.

Просыпаюсь утром, а бабушка уже жарит тёртики – это такие оладьи из тёртой картошки. Я по запаху учуял.

Лежу я около тёплой печки и долго смотрю в заснеженное окно.

Потом бужу засоню Мишку и мы сражаемся подушками.

Когда нас бабушка разгоняет, мы ныряем в валенки, в чьи попало, и бежим вокруг дома по колено в снегу. Туалет здесь не в доме, а в глубине сада, за домом.

Бегом возвращаемся, закоченели, и норовим сразу за стол, завтракать. Но, бабушка бдительно следит за тем, чтобы мы умылись. Уже приготовлена, налита в умывальник с пипочкой вода (мы вчера под руководством дедушки в большим бидоне на санках привезли много воды из колонки).

Умываемся и прыгаем за стол. Обжигаемся блинами со шкварками и с маслом.

Кухня небольшая, уютная. На столе у окна пыхтит самовар, мы пьём из него чай.

За мутными запотевшими стёклами зима, стужа, а тут у нас печка, тепло.

Низкий дом заметён по самые окна покатыми сугробами.

После завтрака начинаем одеваться. Долго ищем старые шубы или телогрейки, ушанки, шаровары, рукавицы.

Вот уже мы оделись. Взяли санки, отвязали собаку Жульку и пошли на горку.

День ясный, солнечный. Солнце бледно – желтое. Снежок блестит, мелкой сухой крупой шуршит и скрипит под ногами…

 Сто лет назад в русском языке было аристократическое произношение, в лингвистике называется «старшая московская норма» (коллеги-филологи знают). Можно послушать аудиозаписи графа Льва Толстого - вот там как раз она. Основные отличия от младшей московской нормы (речь образованных москвичей последних 50 лет) - в примерах. Все сильно упрощаю, конечно.

- Мягкие шипящие - Дождь [дощ] – дожди [дажж’и], позже [пожж’е]

- Твердые окончания в прилагательных - Высокий [высокэй], тихий [тихэй]

- «Ы» вместо «а» после шипящих - Шаги [шыги], жакет [жыкет], лошадей [лашыдей]

- Твердые «к», «г», «х»  в суффиксах глаголов - Подскакивает [патскакэваэт], подпрыгивает [патпрыгэваэт]

- «Шн» вместо «чн» - Булочная [булашная], горничная [горнишная]

- Мягкие согласные перед мягкими - Дверь [дьверь], зверь [зьверь], четверг [читьверьк]

- «Ю» вместо «я» в глаголах - Гонят [гонют], пилят [пилют]

- Твердое «с» в глаголах - Боюсь [баюс], призналась [призналас] 

- «Х» вместо «к/г» в словах «Бог» [бох], «когти» [кохти], «ногти» [нохти], «Господи» [Yоспади].

Любопытно, что у старшей московской нормы есть исторический локус - речь жителей района так называемой Собачьей площадки (это примерно около кинотеатра Октябрь на Новом Арбате), а также кодифицирующий институт - Малый театр  в Москве.

UPD. Поясню, что эта норма была образцовой не только для Москвы, а для всего русского языка. Императоры, двор и Пушкин, жившие в Питере, говорили в 19 в. именно так. Об этом есть классическая книга М.В.Панова "История русского литературного произношения".

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
— Послушайте! Еще меня любите
За то, что я умру.

М. Цветаева, 1913

 "Вот думают, что история Арсеньева — это моя собственная жизнь. А ведь это не так. Не могу я правды писать. Выдумал я и мою героиню. И до того вошел в ее жизнь, что, поверив в то, что она существовала, ‹…› влюбился в нее ‹…› Беру перо в руки и плачу. Потом начал видеть ее во сне. Она являлась ко мне такая же, какой я ее выдумал ‹…› Проснулся однажды и думаю: Господи, да ведь это, может быть, главная моя любовь за всю жизнь. А оказывается, ее не было".

Иван Алексеевич Бунин. В записи А. Седых

Какая жизнь, какой же век всплывает,
в безвестных безднах памяти звеня?
Моя душа, как женщина, скрывает
и возраст свой, и опыт от меня...


Владимир Набоков

Stettin, 10.12.1922




Источник: http://nabokov-lit.ru/nabokov/stihi/267.htm

Русский ум

Своеначальный, жадный ум,-
Как пламень, русский ум опасен
Так он неудержим, так ясен,
Так весел он - и так угрюм.

Подобный стрелке неуклонной,
Он видит полюс в зыбь и муть,
Он в жизнь от грезы отвлеченной
Пугливой воле кажет путь.

Как чрез туманы взор орлиный
Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.

Вячеслав Иванов, 1890

ДАЛЕКОЕ

В краю, где по дебрям, по рекам
Метелица свищет кругом,
Стоял, запорошенный снегом,
Бревенчатый низенький дом.

Я помню, как звезды светили,
Скрипел за окошком плетень,
И стаями волки бродили
Ночами вблизи деревень…

Как все это кончилось быстро!
Как странно ушло навсегда!
Как шумно — с надеждой и свистом —
Помчались мои поезда!

И все же, глаза закрывая,
Я вижу: над крышами хат,
В морозном тумане мерцая,
Таинственно звезды дрожат.

А вьюга по сумрачным рекам
По дебрям гуляет кругом,
И, весь запорошенный снегом,
Стоит у околицы дом…

Николай Рубцов, 1970