Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что всё же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов её. Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную славу и память, будет начертано Его имя в летописи Русской Земли.

И.А. Бунин об адмирале Александре Васильевиче Колчаке (1874 - 1920)

 Здравствуйте Марти'н Алексеевич!

...Я вам гадить не позволю вы не професор а дрисня говна вот что. Вы только срали а я тоже фронтовик. Я вас выведу. Вы тоже не можете как полагается то. Вы срали а я значит молчи. Вы вот что гады ёбаные чтобы только срали срали а мы работай. Вот как срали а мы работаем тут как собака а вы не можете. Вы не можете на гады вас срать только. Ёбаные гады срали только а мы пахай. Вот как а они клубнику только жрать а мы пахай. А я тоже ветеран и не вот так пахать чтоб срали а мы работай а они срать нам в душу гады. Я буду писать чтоб уничтожили и всё и я не професор а вы говно сраное хуй дрисный! Вы на нас как на собак а мы на вас чтоб вас не были больше и уничтожить. Ты не професор а ты нас срал а мы скажем что хуесор ёбаный срал и мы напишем. Ты хуесор а мы вас не позволим срать гады. Мы не срать а вы нас гады молчите. А мы не просветить мы гады блядские срали на нас. Мы вас хотите просто гадить и жрать а мы тут просветить чтобы общественность. А вы нас простро нас гадить не срать нам. Вы нас не можете просветить а мы гадили на нас а мы работать не могол нас посрать а мы не бляди и торф не сраный гад.

Норма, 1979-1983г. 

Беру твою руку и долго смотрю на нее,

Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:

Вот в этой руке — все твое бытие,

Я всю тебя чувствую — душу и тело.

Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?

Но ангел мятежный, весь буря и пламя,

Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,

Уж мчится над нами!

1898г.

 Мы с братом в зимние каникулы гостили в деревне. Вернее не в деревне, а в маленьком тихом посёлке - домов там всего штук двадцать пять, или чуть больше, если считать всякие сараи.

Просыпаюсь утром, а бабушка уже жарит тёртики – это такие оладьи из тёртой картошки. Я по запаху учуял.

Лежу я около тёплой печки и долго смотрю в заснеженное окно.

Потом бужу засоню Мишку и мы сражаемся подушками.

Когда нас бабушка разгоняет, мы ныряем в валенки, в чьи попало, и бежим вокруг дома по колено в снегу. Туалет здесь не в доме, а в глубине сада, за домом.

Бегом возвращаемся, закоченели, и норовим сразу за стол, завтракать. Но, бабушка бдительно следит за тем, чтобы мы умылись. Уже приготовлена, налита в умывальник с пипочкой вода (мы вчера под руководством дедушки в большим бидоне на санках привезли много воды из колонки).

Умываемся и прыгаем за стол. Обжигаемся блинами со шкварками и с маслом.

Кухня небольшая, уютная. На столе у окна пыхтит самовар, мы пьём из него чай.

За мутными запотевшими стёклами зима, стужа, а тут у нас печка, тепло.

Низкий дом заметён по самые окна покатыми сугробами.

После завтрака начинаем одеваться. Долго ищем старые шубы или телогрейки, ушанки, шаровары, рукавицы.

Вот уже мы оделись. Взяли санки, отвязали собаку Жульку и пошли на горку.

День ясный, солнечный. Солнце бледно – желтое. Снежок блестит, мелкой сухой крупой шуршит и скрипит под ногами…